Бушмаков А.В. Политическая культура и представления о власти в Российском провинциальном городе рубежа XIX

Бушмаков А.В.

Политическая культура и представления о власти в Российском провинциальном городе рубежа XIX - XX вв.

             Изучение политической культуры населения дореволюционной России и связанных с ней представлений о власти, существовавших в сознании горожан пореформенной эпохи является достаточно сложной для исследования. Это связано с тем, что в обществе, не имевшем сколько-нибудь развитых политических институтов, более того, в ситуации, когда какая-либо легальная политическая деятельность была просто невозможна и считалась государственным преступлением, как в России вплоть до революции 1905 года, это отношение почти не проявлялось в ситуациях повседневности.
             Вопрос об отношении к власти был вытеснен на периферию сознания индивида, оно почти не рефлексировалось и может быть определено только в самых общих чертах. Особенно это касается отношения к высшей власти и государству как таковому, которое большинством населения воспринималось как данность, не обсуждалось и не является частью общественного дискурса.
             Поэтому при изучении изменения отношения к власти особенно важны ситуации обострения социальных конфликтов, те общественные потрясения, в ходе которых проявляются скрытые рутиной повседневности ценности и представления о "правильной" роли и месте власти и отношении к ней. Для Российской империи рубежа XIX - XX веков таким моментом стала революция 1905-1907 годов, впервые сделавшая абстрактные рассуждения ограниченного круга образованных людей частью повседневной жизни всех горожан и заставившая в той или иной форме продемонстрировать отношение к власти те группы городского населения, которые до этого их не только не проявляли, но и даже сколько-нибудь отчетливо не осознавали.
             Процесс изменения отношения к власти у разных слоев городского населения в российской провинции в пореформенное время происходил в том же направлении, что и в столичных городах. Отличием провинции было то, что десакрализация властных институтов и падение их авторитета в глазах подданных происходили в более поздний период и более постепенно.
             В столичном образованном обществе уже в начале 1860-х годов власть можно было ругать в своем кругу, главное, чтобы не донесли "куда следует". Правительство стало принято обсуждать и сам государь император постепенно переставал быть воплощением бога на земле, хотя и не становился еще объектом прямой критики. Собственные проблемы теперь можно было непосредственно объяснить неспособностью власти.
             В провинции же в 1860-1870-е гг., насколько мы можем судить на основании доступных нам источников, для широких слоев городского населения, прежде всего малообразованных городских низов: мещан, ремесленников, рабочих, царская власть являлась бесспорным авторитетом, сомнения в ее законности и необходимости не возникали.
             Проблему об отношении к власти, представлениях о ней в сознании горожанина в пореформенный период необходимо рассмотреть с двух сторон: как изменялось отношение с одной стороны к царю, царской власти как таковой, и, с другой стороны - отношение к ее непосредственным агентам на местах - полиции, судьям, чиновникам, вообще к разному начальству.
             Прежде всего, необходимо отметить, что для типичного жителя провинциального города сам император и его ближайшее окружение - двор, правительство, долгое время были скорее сверхъестественными существами, настолько же отличными от обычных людей, насколько, например, отличны от них святые угодники. В отличие от жителей столиц, имевших потенциальную возможность видеть своего государя во время парадов, да и просто на прогулке, провинциалы могли лицезреть очеловеченный символ государственной власти только на портретах. Их было положено вывешивать не только в присутственных местах, но и во всяких официальных учреждениях, прежде всего школах.
             Другое дело местное начальство - начиная от губернатора, и заканчивая городовым. Сплетни, касавшиеся особенностей частной жизни тузов местного общества, были одним из любимых развлечений в провинциальном городе еще в дореформенную эпоху. Конечно, встреча на улице с губернатором или городничим была заметным событием в жизни рядового горожанина; еще в 1860-е годы в Перми собиралась толпа народа, чтобы поглазеть на губернатора и чиновников, гулявших в "Козьем загоне"¹. В те же 1860-е годы перед проезжающим полицмейстером, не говоря уже о губернаторе, было принято "ломать шапки". Однако все это были обычные "господа", лишенные того ореола сверхъестественного могущества, который окружал приезжавших в провинциальный город раз в десятилетие великих князей, или министров, не говоря уже о наследнике престола или самом императоре.
             С 1880-х годов в Пермской губернии становятся регулярными судебные разбирательства "об оскорблении власти" (283 ст. "Уложения о наказаниях"); как правило, это спонтанные высказывания, реже - действия предпринятые людьми далекими от революционной деятельности, зачастую в пьяном виде. Материалы подобных дел отложились в архивном фонде Пермского окружного суда в Государственном архиве Пермской области.
             Примером может служить дело 1880 г. о коллежском асессоре Илье Степановиче Жадовцеве. Оскорбление заключалось в том, что отставной чиновник акцизного ведомства Жадовцев, получивший уведомление Сената "об оставлении его жалобы без последствий" в раздражении написал в подписке о получении: "Решение Правительствующего Сената признаю во всех частях заведомо ложным". Чиновник был наказан за свою несдержанность, впрочем, не слишком строго: приговорен к штрафу в 25 рублей, учитывая "раздражение" в котором находился виновный и его материальное положение².
             Другой типичный пример - дело сына дьякона Александра Константинова Попова 1882 года. 26-летний Александр, в 10 часов вечера 19 июня 1882 года разбил принесенными с собой обломками кирпичей три стекла в доме пермского губернатора. Окно это, правда, было заделано кирпичами. По свидетельству врачей, пьян Попов не был, хотя от него "заметно пахло вином". Сам Попов под следствием объяснил свой поступок тем, что был пьян и не помнит, почему ему пришла в голову идея бить стекла у губернатора, но он слышал о том, что ранее некто Татаринов уже бил стекла в губернаторском доме. Против же самого губернатора он "ничего не имеет, и выбил в доме его стекла безо всякой цели и намерения оскорбить губернатора"³.
             В приведенных примерах характерно, что люди, обвинявшиеся в выступлении против власти, действовали неосознанно, под влиянием порыва, выплескивая в хулиганских зачастую действиях накопившееся раздражение. Говорить о политическом протесте в данном случае можно достаточно условно - подобные фрустрации можно обнаружить в любом сообществе, даже в стаде человекообразных обезьян.
             К началу ХХ века дистанция между средним горожанином и обличенным властью чиновником сокращается. Можно говорить о постепенном привыкании к участию в решении вопросов местной хозяйственной жизни тех представителей городского общества, которые участвовали в работе городских выборных органов, состояли членами различных попечительств. Как правило, это были не просто богатые дельцы, а состоявшиеся предприниматели, чье дело было прочным и гарантировало стабильный высокий доход. Их участие в решении хозяйственных вопросов жизни провинциального города зачастую заключалось в том, что они финансировали те или иные проекты из собственного кармана. В такой ситуации давление со стороны местного начальства, разного рода бюрократические препятствия в решении актуальных задач, имевших для города большое практическое значение, все чаще стало восприниматься как неуместное и раздражающее препятствие. В ходе событий 1905-1906 годов нередко отмечались конфликты между выборными органами и местными властями, например, между пермской городской думой и головой Суслиным и губернским начальством, которое управа прямо обвиняла в провоцировании беспорядков. В течение 1905 года дума неоднократно жаловалась на губернатора Наумова в Петербург, в связи с событиями 14 мая, и последующем расквартировании казаков, которое дума считала совершенно излишним, по вопросу о закрытой женской гимназии Барбатенко и др⁴.
             Однако не стоит преувеличивать оппозиционность местной либерально настроенной буржуазии и верхушки служилого общества. Максимум их политической активности - жалобы на местные власти высшим властям в Петербург, что, по сути, не выходило из рамок традиционного представления о естественном праве подданных жаловаться на откровенный произвол со стороны губернского начальства. Гораздо важнее, раздражение действиями непосредственных, контролирующих Думу органов власти (губернского по градским и земским делам присутствия и др.), которое уже достаточно регулярно и по мелким поводам демонстрируют деятели городского общественного управления. Такое недовольство становится чуть ли не укоренившимся образцом поведения, воспроизводимым не только "прогрессистами", но и вполне благонамеренными и консервативными. Местное начальство перестают бояться.
             Потеря подданными страха перед мундиром чиновника свидетельствовала, что привычные отношения господства-подчинения теряют одно из своих главных оснований: признание за властью права карать не столько в силу своей правоты, но в силу того, что она является истинной, законной, настоящей властью.
             Опасность утраты "спасительного страха", - именно такое выражение встречается в официальных документах, - осознавалась наиболее дальновидными представителями власти. Процитируем циркуляр первого департамента министерства юстиции от 13 ноября 1902 г., посвященный практике взаимодействия прокуратуры с тюремной администрацией:
             "Следует также тщательно избегать в сношениях с тюремными чинами, ответственными за спокойствие в тюрьмах, всего того, что по существу и во внешних приемах носит характер излишней притязательности и придирчивости, а в особенности - при проверке арестантских жалоб, весьма часто заведомо неосновательных, - таких способов выяснения и расследования, которые, ставя на один уровень тюремных начальников и арестантов, могут умалить достоинство первых и лишить их бодрости, а в глазах вторых подорвать уважение к ним и спасительный страх перед их карательными правами"⁵. Нам думается, что здесь возможно провести аналогию между тюрьмой и обществом - аналогию, популярную в среде образованных подданных империи начала ХХ века.
             Первая русская революция может считаться рубежом, после которого масса городского населения утратила естественное для традиционной культуры почитание власти и признание за ней права на насилие. Явная растерянность местного начальства в период событий осени 1905 года не прошла незамеченной для обывателей. Несомненно, что вид испуганного губернатора, идущего вместе с возбужденной толпой, чтобы по ее требованию освободить из тюрьмы арестантов, лучше каких угодно политических брошюр и прокламаций способствовал изменению отношения к власти у самых широких слоев горожан. Многие из них неожиданно осознали, что даже высокопоставленные чиновники - такие же люди, как и все. Приведем характерное описание из очерка С. Кондурушкина, участвовавшего в 1906 году в кампании по выборам в Государственную Думу в Самаре, описавшего столкновение с губернатором, в связи с арестом одного из выборщиков, по поводу которого предвыборное собрание направило к нему депутацию:
             "… Губернатор жаловался депутации на то, что арест произведен по приказанию жандармского начальника, а этот начальник на хорошем счету в департаменте полиции, поэтому он, губернатор, ничем не помочь не может и т.п. "Они и за мной следят", плакался губернатор.
             - Стою я сзади губернатора, - рассказывал мне один из депутации, - смотрю, голова у него дряблая, вроде гнилой дыни; волосы местами повылезали. Слушаю его жалобы, и такая меня злоба взяла! "Зачем же ты сидишь у власти, если у тебя ее нет!" говорю себе: все вы верно так: как хочешь зови, только сладко корми". И так у меня руки судорогой злобной свело, чуть удержался… Даже страшно стало. А потом самому противно сделалось..."⁶.
             Инциденты, подобные описанному выше случаю с дьяческим сыном Поповым и чиновником Жадовцевым, стали теперь связываться с деятельностью политических партий и организаций. И если раньше "политическая" окраска подобным инцидентам нередко придавалась искусственно, то в результате революции 1905 г. политический контекст, ранее рефлексировавшийся лишь незначительным меньшинством провинциалов, стал достоянием городского дискурса, что стало следствием резкой политизации российского общества.
             Например, 31 января 1906 года 25-летний пермский мещанин А.Н. Третьяков, по случаю праздника зашел в гости к своему знакомому А.Д. Костареву, и после угощения водкой на кухне, заговорил о том, что "бедным у нас на Руси живется нехорошо, что вот теперь вышла свобода и следует уравнять бедняков с богатыми, что следует выбрать в Государственную думу хороших людей", после чего "стал укорять государя, что он ничего хорошего для народа не сделал", и что "государя надо за глотку взять". Брат хозяина дома вступил с Третьяковым в борьбу, закончившуюся его обыском в результате которой у него был отобран револьвер и противоправительственная прокламация⁷.
             Нами не обнаружено свидетельств о принадлежности Третьякова к какой-либо революционной политической партии - скорее всего он был одним из тех хулиганов нового поколения, которому импонировало, что он не просто грабит и дебоширит, но делает это как борец с царским режимом.
             В разных социокультурных группах изменение представлений о власти шло в одном и том же направлении, приводившему к отказу от традиционной патриархальной модели господства-подчинения, которая постепенно стала восприниматься как устаревшая и не соответствующая реалиям современной жизни.
             Однако процесс этот был достаточно сложен и противоречив, что было обусловлено тем, что большинство российских горожан на рубеже XIX - ХХ веков были лишены важнейших характеристик гражданственности, свойственных представителям городских "средних слоев" Запада, таких, как расчет на собственные силы, отказ от социального иждивенчества и государственного патернализма, развитая трудовая этика, опора на полноценное самоуправление, терпимость, уход от конфликтов через согласование позиций, почитание законов, использование всех демократических свобод и т.п.
             Парадоксально, но наиболее заметны эти черты как раз у образованных слоев провинциального города - чиновников и "интеллигентных" служащих (включая врачей, учителей и др.), которые по статусу были близки к чиновничеству. Их отношение к власти следует рассматривать через призму их отношения к собственному начальству, от которого они полностью зависели. Неудивительно, что их отношение к власти, было проникнуто смесью страха, ненависти и демонстративного уважения, доходящего до подобострастия. Особенно страшились мелкие чиновники какой-нибудь неприятности, могущей испортить их послужной список и тем самым послужить препятствием к награждению, производству в следующий чин и т.п. Ведь карьера государственного служащего только лишь заподозренного в неблагонадежности могла серьезно затормозиться, а то и вовсе закончиться увольнением со службы.
             Пример такого отношения к власти демонстрирует неизвестный автор частного письма, отправленного в ноябре 1904 года из Самары в Пермь на имя законоучителя Пермской гимназии П.Н. Черняева. Письмо подверглось перлюстрации, и копия с него хранится в настоящий момент в фонде Пермского жандармского управления. Судя по стилю и содержанию письма, это чиновник невысокого ранга. Оказавшийся на заседании семейно-педагогического кружка, на котором, неожиданно для автора письма, присутствовавшие стали произносить очень "зажигательные" и либеральные речи, а закончившегося и вовсе криками с галерки: "Долой Романовых!" и "Долой чиновников-казнокрадов!" и разбрасыванием листовок, автор письма не скрывает своего испуга:
             "… Шапку в охапку и поскорей домой, и отлично сделал: вскоре, как я узнал потом, явилась и полиция и жандармы… Произведено много арестов, и среди арестованных встречаются люди совершенно непричастные к происшедшей манифестации. Конечно, они отделались только неприятностью ночевать в "кутузке", а потом были выпущены, но и этого достаточно, чтобы быть скомпрометированным и заподозренным Бог знает в чем. Случись такая вещь со мной - беда, ... для меня теперь более чем когда-нибудь нужна аттестация "благонамеренного" и "политически благонадежного" человека..."⁸.
             Двойственность положения интеллигента в российской провинции была обусловлена с одной стороны необходимостью демонстрировать оппозиционность по отношению к власти, а с другой - полной от нее зависимостью⁹. В сознании образованных провинциалов, равно как в сознании значительной части российского общества начала ХХ в. по-прежнему господствовала идея грубой уравнительности и жесткого социального контроля. Для общества с подобным менталитетом парламентаризм, опиравшийся на либеральные идеалы личной свободы, компромисса, прав меньшинства, был вещью абсолютно чуждой¹⁰.

Примечания:
1.Белдыцкий Н. Старая Пермь. - Архангельск, 1913. - С.2.
2.Дело о коллежском асессоре Илье Степановиче Жадовцеве, обвиняемом по 283 ст. Уложения о наказаниях. 1880 г. // ГАПО. Ф.1.Оп.1. Д.1621. Л.18 об. - 20.
3.Дело о лишении по суду всех особенных прав и преимуществ сына дьякона Александра Константинова Попова, преданном суду за оскорбление должностного лица // ГАПО. Ф.1.Оп.1. Д.1696. Л.6-7.
4.См. переписку пермского губернатора с МВД за июнь-сентябрь 1905 г. // ГАПО. Ф.65. Оп.3. Д.89.
5.ГАПО. Ф.142. Оп.1. Д.4 . Л. 2 об. - 3.
6.Кондурушкин С. На выборах // Русское богатство. 1907. № 4. - С. 101.
7.Дело о мещанине, Александре Никитине Третьякове, обвиняемом в государственном преступлении. 1906 год // ГАПО. Ф.1.Оп.1. Д.2559. Л.28-29.
8.ГАПО. Ф.160. Оп.3. Д.163.
9.Бушмаков А.В. Идентификация интеллигента в пореформенной России второй половины XIX - начала ХХ века // Презентации в современной культуре. Материалы восемнадцатой всероссийской конференции студентов, аспирантов, докторантов "Майские чтения" (23 мая 2006 г.). - Пермь, 2006.
10.Кирьянов И.К., Лукьянов М.Н. Парламент самодержавной России: Государственная дума и ее депутаты, 1906-1917. - Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 1995

Бушмаков Андрей Валентинович
к.и.н., ст. преподаватель кафедры культурологии
Пермского государственного технического университета
Электронный адрес: bushmakov@yandex.ru