Травина Е. М.
Между Дионисом и Аполлоном.
Поиск идентичности Жаном Кокто
Жана Кокто можно назвать «культовой фигурой» первой половины ХХ
века. Он был законодателем мод в литературе, изобразительном искусстве, драматургии,
музыке и кинематографе. Он был воплощением стиля, которому невозможно было
подражать. Кокто был единственным и неповторимым. Он
сам, своими руками создал миф о себе. И теперь уже очень трудно отделить правду
от вымысла, Кокто подлинного от Кокто
придуманного им самим и окружающими. Сам он любил говорить о себе: «Я – ложь,
которая всегда говорит правду». И, пожалуй, признание этой двойственности,
амбивалентности натуры – единственное, в чем сходятся и его поклонники, и его
недоброжелатели.
Эта двойственность
берет начало в некоторой двусмысленности его происхождения. Скорее всего, Жан Кокто был внебрачным ребенком (в отличие от своих
«законнорожденных» старших брата и сестры). Согласно семейному мифу, о котором
дети знали только понаслышке, по оговоркам и недомолвкам старших, их отец
считался скрытым гомосексуалистом, и мать родила своего позднего, третьего
ребенка, без участия законного мужа.
Более того,
в 1898 году, когда Жану было девять лет, отец погиб, а по некоторым сведениям
покончил с собой, не вынеся позора, который он мог навлечь на семью почтенных
буржуа. В конце XIX века гомосексуализм был несмываемым пятном,
который, к тому же, карался законом. Сын осужденного «по этой статье» Оскара
Уайльда был вынужден сменить фамилию.
Для
окружающих жизнь Жана Кокто складывалась вполне
удачно и выглядела безоблачной. Он был этаким
«баловнем судьбы», который призван удивлять, эпатировать, а порой, и шокировать
окружающих. Он – завсегдатай театров и литературных кружков, кафе и салонов. Он
сотрудничал с Сергеем Дягилевым в проекте его «Русских сезонов», стал главой
«Группы шести», которая объединяла композиторов «нового поколения». Он издавал
журналы, летал на аэроплане с Роланом Гарросом,
участвовал в медицинских конвоях во время I Мировой войны. Современники
вспоминали его, скачущим по спинкам диванов в маленьком кафе. Его жизнелюбие и
юмор спасали друзей в трудных ситуациях.
В какой-то
степени это были свойства его характера, обусловленные, к тому же молодостью
лет. Но в немалой степени такое поведение, жизнь напоказ, являлось саморепрезентацией. Он хотел, чтобы его видели таким. И он
приучил людей видеть его таким, даже тогда, когда сам он этого уже не хотел.
Предложенный образ оказался крепко привязан к нему на протяжении всей его
жизни. Даже Андре Моруа однажды сострил: «Если мне доведется взять в руки
снимок сельской свадьбы, то я непременно увижу Кокто
между женихом и невестой».
В какой-то
степени такая саморепрезентация
объяснялась, в терминах А. Адлера, реализацией фиктивной жизненной цели – достижением
превосходства над окружающими. В свою очередь, эта цель исходила из комплекса
неполноценности, берущего начало в детстве и имевшего продолжение в юности. Кокто довольно рано обнаружил в себе гомосексуальные
склонности. Но время было не то, в котором жил его отец. В тюрьму уже не
сажали, хотя афишировать не рекомендовалось. Двойственность натуры,
обнаружившаяся в детстве, становилась для него самого все заметнее. Дело
«усугублялось» тем, что Жан Кокто был Поэтом.
Он сам
называл себя так, когда его спрашивали о роде занятий. Но при этом, в слово
«поэт» он вкладывал гораздо больший смысл, чем тот, который дается в толковых
словарях. Для Кокто «Поэт» с большой буквы означал
посредника между реальным и загробным мирами, миром здесь и миром по ту
сторону, миром дневным и миром ночным. Идентичность образу «Поэта» стала личным
мифом Кокто. Но этот миф требовал перевода.
Стихи,
значимые и «прозрачные» только для своего создателя, не могли стать таким
переводом. Они, предвосхищая эпоху постмодерна,
допускали множество толкований.
По словам
самого Кокто, единственным языком, который был
способен перевести его «ночь» в «дневной свет» являлся кинематограф.
В период с
1932 по
В
кинопроизведениях он ввел зрителей в мир образов своего личного мифа. Смерть и
возрождение, творчество, посредничество между двумя реальностями. В этом пространстве существуют зеркала, как двери между мирами;
ангелы, которые диктуют поэтам их строки – откровения; маски, скрывающие
подлинные сущности; ожившие статуи; говорящие лошади; мотоциклисты в черном;
пятиконечные звезды; символика цветов. Но центральной фигурой мифа,
наиболее значимым образом, с которым идентифицировался сам Жан Кокто, был Орфей.
Бессознательно
Кокто выбрал для идентификации один из самых
противоречивых, амбивалентных архетипических образов,
нашедших выражение в древних мифах. Двойственность Орфея, совмещавшего в себе
черты Диониса и Аполлона, как нельзя лучше выражала двойственность самого Кокто.
Согласно
мифам, Орфей родился во Фракии. Он – сын музы Каллиопы и речного бога Эагра. Славился как певец и музыкант, наделенный магической
силой, которой подчинялись люди, природа и сами боги. Вначале – проповедник дионисийства и учредитель вакхических оргий, затем
приверженец культа Аполлона. Вегетарианец и противник жестокости и насилия, что
и увело его от Диониса.
Был женат на
Эвридике. Когда она трагически умерла, Орфей
отправился за ней в царство Аида и покорил игрой на лире обитателей подземного
мира. Орфею было разрешено вернуть Эвридику на землю
при условии, что на пути назад он не оглянется на жену. Орфей не выполнил
условие, и Эвридика исчезла навсегда.
После
вторичной потери жены Орфей стал избегать женщин и стал гомосексуалистом. Погиб
от рук фракийских вакханок, которые убили его за предательство дионисийства. По другой версии, их направляла сама
Афродита, не одобрявшая однополой любви.
В Средние века
возродился интерес к культу орфизма, возникшему в Греции в 6 веке до н.э. Орфики проповедовали
бессмертие и божественность души, верили, что точное соблюдение ритуалов
обеспечивает это самое бессмертие. В орфизме объединились представления дионисийцев о мистической связи человеческого духа с
загробным миром, что и делает душу бессмертной, с аполлоновским
началом. Именно последнее придавало большое значение чистоте ритуала как
средству индивидуального спасения.
Все эти
черты мифического Орфея как нельзя лучше подходили к сущности самого Кокто. Он тоже был Поэтом, «умер» со смертью своего друга Раймона Радиге, вернулся к жизни,
когда его личный «ангел» по имени Эртебиз, открыл ему
секрет зеркал, которые соединяют мир живых и мир мертвых. «Смерть» Кокто длилась пять лет. Эти пять лет превратили лучезарного
и фривольного баловня судьбы в Поэта, пережившего смерть и последующее
возрождение.
Так, на пути
поиска собственной идентичности, рождался личный миф Жана Кокто.
Согласно
этому мифу, сосуществуют два мира. Их можно назвать разными именами: этот и
потусторонний, реальный и вымышленный, здешний и иной. Важно то, что между ними
не существует принципиальных границ, и человек может получать знания из
зазеркалья.
Термин
Льюиса Кэррола как нельзя лучше подходит к данному
случаю, ведь именно через зеркало можно взглянуть в иллюзорный антимир. Именно
это постигал Жан Кокто после смерти Радиге, когда весь день напролет сидел перед зеркалом,
вглядывался в себя и запечатлевал какое-то новое знание в очередном рисунке.
При этом, зазеркалье – область бессознательного, которое Кокто называет «моей ночью». Так Кокто
приходит к выводу, что смерти нет, а есть лишь череда возрождений. Существует
человек, который может быть посредником между этим и иным миром. В первый раз,
переходя границу, он умирает, но вновь возрождается для своей миссии. Этим
человеком может быть только Поэт.
Роль Поэта
скромна. По словам Кокто, он на службе у своей
«ночи». Он никогда не вкушает плодов своего труда, он может только извещать.
Говорить людям об откровениях, полученных извне от «ангела». Ангел Кокто сродни даймону Сократа: это
их внутренние голоса приходят из глубин бессознательного. Ангел живет в самом
Поэте и использует его как механизм для откровений. Таким образом, вдохновение
Поэта – это откровения его ангела.
Для того
чтобы соединиться со своим ангелом, необходимо умереть, но умереть можно
символически. Например, приняв дозу опиума. Опиум оказывается катализатором
беседы со своим внутренним гостем. При этом Поэт «умирает» для обыденной действительности,
когда начинает разговаривать с ангелом в «другом мире».
Мир живых и
мир мертвых сосуществуют. Умершие просто переходят в другой мир, что не
уменьшает горечь потери, но придает некоторую осмысленность происходящему. Вся
последующая жизнь, с тех пор, как Кокто это понял,
была для него жизнью «на грани».
Можно
составить неполный список этих граней:
·между жизнью и смертью,
·между явью и сном,
·между днем и ночью,
·между ложью и истиной,
·между Дионисом и Аполлоном,
·между человеком и Богом,
·между победителем и
жертвой,
·между реальностью и мифом,
·между настоящим и прошлым,
·между новым и старым
искусством,
·между театром и жизнью,
·между мужчиной и женщиной,
·между внешним благополучием
и судьбой Поэта.
В какой-то
степени Кокто оказывается последователем платонизма,
разделившего казалось бы единый мир на мир идей и мир
вещей. Все уже существует, задача поэта состоит в том, чтобы раскрыть это
существование, предъявить его людям. В этом смысле характерен девиз, избранный Кокто: «Сначала найди. Потом ищи».
А что же
окружающие? Находила ли у них понимание сложная натура Кокто?
Для обывателей он был всю жизнь баловнем судьбы, близкие знакомые отмечали его
двойственность. Так, в кругу недоброжелателей его называли «Трикстером».
Но трикстер, согласно Юнгу, изначально амбивалентен. Он одновременно и сверхчеловек, и недочеловек,
животное и божественное бытие. Ясно, что враги вкладывали в это прозвище смысл
ловкачества, обмана, но бессознательно они уловили архетипический
смысл сущности Кокто как человека, живущего на
границе.
Остались два
противоположных высказывания о Кокто людей, которые
хорошо его знали.
Коко Шанель: «Он был самоуверенным маленьким педерастом, который
ничего не сделал за всю свою жизнь, а только воровал у других».
Макс Жакоб:
«Он был лишь поэт, великий поэт, единственный поэт после смерти Аполлинера».
Идентичность
Жана Кокто спрятана где-то между этими двумя
репрезентациями.
Травина Елена Михайловна – кандидат философских наук, доцент кафедры
международных гуманитарных связей Санкт-Петербургского государственного
университета. travinae@rol.ru