«Рабочий. Член партии с 1911 года…» (Презентационные технологии левой оппозиции в 1920-1930-х гг.)
Левая оппозиция, боровшаяся за власть в 20-е гг., стремилась перетянуть на свою сторону как можно больше сторонников. Сначала в ряды оппозиции привлекали лишь членов ВКП (б), т.к. дискуссия воспринималась как «внутрисемейное» дело. Ситуация изменилась в 1927 г. Лидеры оппозиции приняли решение обратиться за поддержкой к пролетарским массам, т.е., как тогда говорили, «вынести дискуссию за пределы партии».
Технологии воздействия на потенциальных сторонников включали распространение листовок, выступления на собраниях и личную беседу («вербовку»). Как любая политическая сила, большевики-ленинцы стремились представить свой положительный образ, или, точнее, образы, людям, с которыми общались. Что представляли собой эти образы, презентуемые окружающим? В воспоминаниях оппозиционера И. Павлова приведен очень характерный эпизод, относящийся к 1926 г. – автобиографические выступления большевиков-ленинцев, выставивших свои кандидатуры на перевыборах в партбюро МГУ. Одно из приведенных Павловым выступлений в концентрированном виде содержит наиболее значимые презентационные единицы (образы), на которые делали упор левые:
«– Рабочий. Член партии с 1911 года. С 1912 года по Февральскую был на каторге. В Гражданскую – военком дивизии. Затем рабфак и университет, разделяю взгляды большевиков-ленинцев».
Ниже мы представим вниманию читателя некоторые из презентуемых большевиками-ленинцами образов, которые мы выявили при анализе архивных источников и воспоминаний оппозиционеров. Мы специально проигнорировали презентации лидеров большевиков-ленинцев и сосредоточили внимание на нижнем этаже оппозиции.
Деятельность вождей играла очень большую роль в политической жизни той эпохи, но она (деятельность) была локализована в столицах. Выезды на периферию были не частыми. Непосредственная работа по привлечению сторонников и защите своих взглядов почти полностью лежала на плечах тысяч рядовых оппозиционеров и активистов. Это, в первую очередь, касается провинции, но и в центре существовало пространство по разным причинам недоступное для больших людей. Трудно представить себе Троцкого или Каменева, с пивной кружкой в руках беседующих с нетрезвыми пролетариями в прокуренном трактире. Например, о тонкостях налоговой политики. Нечто подобное могло бы иметь место до 1917 г., но не второй половине 20-х гг. Такого рода агитацией занимались люди другого масштаба, способные говорить на языке городских окраин (студенческих общежитий, солдатских казарм, содружеств бывших партизан и т.п.), знавшие, о чем стоит, а о чем не стоит заводить беседы с обитателями этого мира. Их деятельность и презентуемые ими образы, редко попадающие в поле зрения исследователей, мы и анализировали в первую очередь.
Старые большевики. Левые подчеркивали свой стаж пребывания в партии и, особенно, партстаж своих вождей. У многих он действительно был внушительным. Этим они демонстрировали свое отличие от стремительно молодеющей (и в смысле стажа и в смысле возраста) партийной массы, указывая на свою причастность к основателям победившей партии. Это, по всей видимости, должно было легитимизировать их притязания на внесение изменений в уже начавшие застывать партийные институты.
Ортодоксы. Данная презентационная единица подчеркивала, что смена политического и экономического курса, которую требовали произвести старые большевики, соответствует подлинной ленинско-марксистской идеологии. В речах оппозиционеров это могло быть представлено как в виде краткого утверждения, так и более развернуто. В воспоминаниях И. Павлова есть описание выступления студента-оппозиционера Мелнайса на общеуниверситетском партийном собрании МГУ. В своей речи Мелнайс подверг жесткой критике взгляды своих противников и, в частности, теорию построения социализма в одной стране: «И Маркс, и Ленин учат, что построение социалистического общества является делом многих поколений и всех народов мира. А вот Сталин хочет построить социализм немедленно, при этом в одной нищей стране, где люди ходят еще в лаптях и в большинстве живут под соломенными крышами».
Выступление студента-оппозиционера, с многочисленными упоминаниями имен Маркса и Ленина, не должно было оставить сомнений в том, чьи идеи собираются реализовывать большевики-ленинцы, и чье толкование этих идей является единственно правильным.
Участники революции и Гражданской войны. Это, пожалуй, самая распространенная из форм презентаций, особенно вторая ее составляющая. Среди оппозиционеров было очень много ветеранов Гражданской войны. Для многих – это было самое значительное событие жизни. Время лишений, тягот и ранений, но и время вступления в партию, участие в великом событии защиты Нового Мира от врагов.
Как и в случае со старыми большевиками, демонстрация ветеранского статуса подчеркивала особое положение человека в партии, а, следовательно, особую весомость его мнения, право на которое было получено ценой пролитой во время войны крови.
Образ участника революции и Гражданской войны предполагал применение более широкого спектра презентационных техник. Помимо устных и письменных демонстраций, статус ветерана подчеркивался целым набором особых, но всем понятных символов. Прежде всего, таким символом была военная одежда: знаменитые кожаные куртки, гимнастерки, шинели. Самым же говорящим элементом образа ветерана были редкие тогда военные награды. Павлов, в упоминавшемся выше эпизоде перевыборов партбюро МГУ, вспоминает, что оппозиционеры обращали особое внимание на орден Красного Знамени, висевший на груди их кандидата. Вопросы из зала, которые, судя по всему, задавали сами оппозиционеры, и его ответы должны были нужным образом сориентировать присутствовавших:
«– За что орден получил? Тоже был комиссаром?
– Нет, пулеметчиком был на Восточном фронте, четыре раза ранен».
Борцы за коммунистическую идею. Большевики-ленинцы постоянно показывали свою готовность к борьбе за приближение коммунистических идеалов. Это, в большей степени, касалось борьбы с бюрократией. Однако некоторые оппозиционеры выражали готовность участвовать и в мировом революционном процессе. Например, в 1927 г. они заявляли о желании поехать в Китай для поддержки местных коммунистов.
Пролетарии и Защитники пролетариев. Рабочие, в марксистской доктрине и в официальной советской идеологии, как известно, занимали совершенно особое – почетное место. Левые и программными документами и выступлениями подчеркивали свою установку на защиту рабочих. «Знайте, что мы пойдем в тюрьму, в ссылку, на Соловки ради служения рабочему классу» - кричал В. Серж на партсобрании, реагируя на арест своего единомышленника . На уровне приватного общения эта установка могла выражаться и в более огрубленной форме. Пермский оппозиционер А. Власов, агитируя одного из работников Чусовского завода, говорил: «Рабочему не дают хода, везде интеллигенция».
Рабочие-оппозиционеры без труда могли заявлять о своем статусе, сложности возникали с лидерами. Если высокопоставленные вожди оппозиции, вроде наркома внутренних дел РСФСР А. Белобородова, который в молодости работал на заводе, еще могли позиционировать себя в качестве пролетариев, то у Л.Д. Троцкого или Г.Е. Зиновьева такой возможности не было. Впрочем, это не смущало их сторонников. Активный пермский большевик-ленинец П. Слободчиков, разгоряченный спиртным, убеждал своего собеседника (очередного осведомителя) в том, что «вся армия в Казани и Сталинграде» за «истых пролетариев» Троцкого и Зиновьева.
Верные вождям. Для традиционных обществ было свойственно выстраивание личных покровительственных связей между знатью и простыми людьми. Быть «чьим-то человеком» было жизненной необходимостью. В советском обществе, которое можно охарактеризовать как полутрадиционное, и которое пережило архаизирующее воздействие Гражданской войны, принадлежность к чьему-либо клану было явлением естественным и понятным. Приверженность какой-либо знаковой фигуре говорило людям зачастую больше, чем приверженность какой-либо не всегда понятной идее.
Оппозиция особо подчеркивало свою верность Ленину и его делу, но для второй половины 20-х гг. еще более важным была демонстрация верности живым вождям Л.Д. Троцкому и Г.Е. Зиновьеву. Презентационные техники здесь были просты и эффективны. Начиная от выкрика и надписи (в листовке или на транспаранте): «Да здравствует Троцкий!», и заканчивая вывешиванием или выносом портрета вождя (в квартире, на доме или на демонстрации). Например, 7 ноября 1928 г. высланные в уральский город Шадринск оппозиционеры вывесили на своих домах оппозиционные лозунги, а также портреты Ленина и Троцкого. Естественно мероприятие не было санкционировано властями, и презентация закончилась потасовкой между большевиками-ленинцами и местными коммунистами, которые начали снимать агитационные материалы.
Хранители тайного знания. Принадлежность человека к большевикам-ленинцам открывала доступ к материалам, которые были запрещены для распространения. Многие важные внутрипартийные документы были недоступны не только беспартийным, но и рядовым коммунистам, как, например, знаменитое «Завещание Ленина» или различные заявления лидеров левых. Оппозиционер, получавший подобные документы по своим каналам, мог демонстрировать свое знание потенциальным неофитам и врагам. Для первых, возможное приобщение к тайне было дополнительным стимулом присоединиться к левым, а для врагов одним из проявлений силы оппозиции.
В январе 1928 г. в ЦК и в Уралобком поступило сообщение от секретаря Тобольского ОК ВКП(б) Игнатенко. Встревоженный секретарь сообщал, что его посетили ссыльные оппозиционеры и сообщили ему о предстоящем снятии руководителя обкома Н.М. Шверника. Можно представить себе удивление Игнатенко, когда почти через месяц после беседы с оппозиционерами он получил официальное подтверждение этой информации.
Жертвы несправедливых преследований. Образ преследуемых за правду часто встречался в устных и письменных презентациях. Он должен был вызывать сочувствие и подталкивать к содействию. Самый известный эпизод подобной презентации связан с насильственной высылкой Л.Д. Троцкого из Москвы.
Многочисленные и сильные. Большевики-ленинцы постоянно преувеличивали свою силу. Это происходило даже в самые неблагоприятные для них периоды. Свердловский оппозиционер Неймышев в своих показаниях описал любопытный эпизод. В декабре 1928 г., когда власть по всей стране подвергала оппозиционеров арестам ссылкам и готовилась изгнать Троцкого из страны, он приехал в Москву для того чтобы восстановить контакты с соратниками. На явочной квартире с ним встретился «человек», который описал состояние оппозиции в почти радужных тонах. Он говорил о том, что связи с украинскими единомышленниками восстановлены, а с Троцким поддерживаются и, что «настроение» московских рабочих «в нашу пользу растет».
Причин, преувеличивать свою силу, или, даже идти на прямую дезинформацию у левых, на наш взгляд, было несколько. Во-первых, нужно было укрепить в соратниках боевой дух и привлечь последователей, ведь присоединяться к проигрывавшему меньшинству психологически трудно. Во-вторых, некоторые оппозиционеры, видевшие все через призму своей идеологии, действительно могли воспринимать реальность именно так, как описывали ее другим. В их представлениях бюрократия не могла не проиграть, а пролетариат не мог не проснуться.
Современная гуманитарное знание указывает на разрыв между презентационными масками и фундаментальными ценностями человека. Этот разрыв мы можем наблюдать и у описываемых в данной статье персонажей. Они сколько угодно могли выступать с требованием сокращения выпуска алкоголя, чтобы спивался пролетариат, но делать трезвость нормой собственной жизни мало кто собирался. Троицкие оппозиционеры, например, не стеснялись выступать в нетрезвом виде на публичных мероприятиях, что скорее дискредитировало оппозицию, нежели увеличивало ее ряды.
Образ непримиримого борца за идею также оказался лишь маской, которая к тому же на многих не очень прочно сидела. Это ярко продемонстрировал массовый отход от оппозиции 1927-1928 гг. Хотя были и исключения. Вплоть до своего финала в 1937 г. в ссылках и лагерях продолжали борьбу «непримиримые» оппозиционеры. В данном случае мы, видимо можем говорить о некотором совпадении презентуемого образа и каких-то глубинных ценностей, которые заставляли «непримиримых» продолжать борьбу и презентации в условиях, где уже не было соответствующей аудитории.
Презентационные технологии оппозиции оказались не эффективны. Ей не удалось мобилизовать членов партии и рабочих на борьбу против партбюрократии. Почему? Как нам кажется, главная причина заключается в том, что агитируемое население не трогали образы, которые демонстрировала оппозиция. И дело здесь не только в страхе наказания за симпатии к большевикам-ленинцам, хотя было и это. Обычные люди жили другими проблемами и не обладали соответствующим культурным «оснащением» для восприятия импульсов, посылаемых левыми. Это наглядно демонстрировали события рубежа 20-30-х гг. То, что не смогла сделать оппозиция, сумело сделать правительство своей продовольственной политикой, отношением к рабочим и т.п. Люди выходили на стихийные митинги, устраивали забастовки, совершали насилие над представителями власти но не потому, что их призывали на борьбу большевики-ленинцы, а потому что были серьезно задеты жизненные интересы населения.
Троцкисты и другие левые, конечно, поучаствовали в событиях того времени. Они (как, впрочем, и другие политические и религиозные силы) старались подчинить себе энергию социального протеста. Левые представляли рабочим идеологические схемы для интерпретации происходящих вокруг потрясений, подсказывали лозунги и требования. Менялась и сама оппозиция, приспосабливаясь под запросы населения. Ее участники все больше занимались защитой экономических интересов трудящихся, оставляя за скобками политические требования, менее понятные простому человеку, зачастую недавно приехавшему из деревни. Соответственно менялся набор презентуемых большевиками-ленинцами образов. Более востребованным становился образ защитника пролетариев.
Была и еще одна причина слабой восприимчивости населения к презентациям оппозиции. Эта причина связана с технологиями, применяемыми властью. Во-первых, она, особенно на ранних этапах, практиковала такой же, как и у оппозиции, презентационный стиль. Рабочие и все остальные слышали те же клятвы верности партии и Ленину, видели те же красные знамена и революционные лозунги. Перед ними выступали такие же участники Гражданской войны и старые большевики. Это сильно сбивало с толку. Во-вторых, власть постепенно находила те образы, которые вызывали ответную реакцию у обывателей. Значительной части населения, возможно, были культурно ближе образы заботливого отца и мудрого правителя.